Озорница - Страница 82

— Ступай, Пенфелд. Позаботься, чтобы налили ванну.

— Вы будете принимать ванну в столь поздний час? — изумился слуга.

— Не для меня, — успокоил его господин, поправляя слуге сбившийся на сторону галстук. — Ванну принимать будешь ты.

— Слушаюсь, сэр, как прикажете, сэр, — радостно залепетал Пенфелд и чуть ли не вприпрыжку бросился к дому.

Джастин остался в одиночестве, вперившись в окно комнаты Эмили, пока там не задули свечу. С задней стороны дома послышался лай собаки, и герцог зябко передернул плечами. На душе было мрачно и пусто.

В последовавшие дни Джастину предстояло горько раскаяться и пожалеть о том, что он так холодно и безжалостно отчитал при всех свою подопечную. Он велел ей вести себя как взрослая, и Эмили буквально восприняла указание своего строгого опекуна. Она перестала смеяться, редкая улыбка на ее губах скорее походила на гримасу.

С помощью утюга Лили привела в порядок непокорные кудри, и долго еще в доме пахло палеными волосами.

Миллисент научила ее вышивать, а Эдит — по-военному барабанить по клавишам несложный менуэт. Эмили проявила послушание и прилежность, каждый вечер часами высиживала за фортепьяно, и у Джастина — все это время он сидел крепко сцепив зубы — буквально раскалывалась голова от боли. Пенфелд принял на себя роль личной горничной Эмили и прославился искусством гладить платья, рассчитанные на подростков. Что касается кринолинов, то крахмала на них не жалели, и глядя на то, как Эмили садится на стул, Джастин каждый раз ожидал, что юбка взовьется и закроет ей лицо.

Стоило ему появиться в комнате, как Эмили тотчас заводила беседу о причудах погоды, либо начинала обсуждать приготовления к званому ужину, который планировала матушка в конце недели. Тут же в разговор вступали сестры, спеша поделиться своими соображениями относительно близкого новогоднего бала, и Джастину оставалось только молча наблюдать за Эмили; низко склонив гладкую головку над вышивкой, она с рабской покорностью выводила семейный герб на носовых платках.

Словом, она проявила себя настоящей леди, и Джастин люто ее возненавидел.

Правда, не ясно было, кого он должен презирать больше — самого себя или новую Эмили. Он не мог вынести эту бледную тень прежней веселой и жизнерадостной девушки, с которой свел знакомство в Новой Зеландии, и потому предпочитал отсиживаться в кабинете. Джастин с таким энтузиазмом погрузился в изучение бумаг фирмы «Уинтроп шиллинг», что в сравнении с ним отец мог бы показаться лентяем и ветрогоном. Он корпел над документами до тех пор, пока буквы не начинали расплываться перед глазами. Снова одолела бессонница; Джастин до рассвета играл на фортепьяно в надежде, что утомится и заснет, но ничто не помогало. Настроение хуже не придумаешь, беспричинно вспыхивал гнев, и слуги обычно разбегались при виде молодого хозяина, не зная, чего от него ожидать. Шепчась за его спиной, они сходились во мнении, что злой дух Фрэнка Коннора вселился в сына и бродит привидением по мрачным коридорам Гримуайлда.

Однажды вечером Джастин вышел из кабинета, держа в руке бокал, наполненный старым добрым виски из запасов отца. Миновал не задерживаясь курительную комнату, где собралась за сигарами и бренди мужская часть семейства. Общаться с мужьями сестер стало затруднительно после того, как минувшим вечером Джастин не выдержал и выложил напрямик Гарви, что о нем думает. Бедняга только что слезами не залился, услышав, что ему следует искать работу и зарабатывать деньги, а не сиднем сидеть под юбкой жены, проживая ее приданое.

Из-за двери гостиной доносились женские голоса и звуки фортепьяно, неумелые пальцы пытались подобрать мелодию, что получалось из рук вон плохо. Джастин вошел в комнату, хотя знал, что при виде мрачной физиономии хозяина дома сестры начинают нервничать. Действительно, едва он показался в проеме двери, матушка и Эдит, до того оживленно переговаривавшиеся, перешли на шепот; Миллисент по-прежнему что-то негромко напевала, а у Лили задрожали пальцы, сбрасывая петлю за петлей. Лишь Эмили не подала виду, что заметила грубое вторжение герцога, и продолжала безмятежно барабанить по клавишам, извлекая странные звуки.

Казалось, даже бульдог пребывал в мрачном расположении духа. Он разлегся у ног Эмили, вытянув лапы и положив на них массивную голову. Вместо ошейника, утыканного шипами, на шее был повязан безобразный розовый бант. Как только Джастин опустился в кресло возле фортепьяно, пес встал и демонстративно покинул комнату.

Герцог откинулся в кресле, зажал бокал между ладонями, согревая янтарную жидкость, и посмотрел на Эмили из-под приспущенных ресниц. Девушка расположилась в круге света от газовых светильников, картинно разбросав юбки вокруг стула, отрешенно уставившись вдаль. Джастин чуть подался вперед и поболтал виски в бокале перед тем, как сделать первый глоток. Пить не хотелось и, откровенно говоря, вообще ничего не хотелось. На душе смутно и тревожно, гложет совесть. С помощью всего пары холодных фраз, брошенных в тот злосчастный вечер, ознаменовавшийся визитом полицейских, он добился того, чего не могла добиться за семь лет мисс Винтерс: Эмили Клэр Скарборо превратилась в настоящую леди. Казалось бы, цель достигнута, но почему так и подмывает дернуть Эмили за смешные косички, взять за плечи и хорошенько встряхнуть? Может быть, только таким путем можно вернуть ее к жизни, возродить прежнюю веселую бесшабашную девчонку?

Эмили чувствовала на себе задумчивый взгляд Джастина, но продолжала игнорировать его, заставляла себя механически стучать пальцами по клавишам, прекрасно понимая, что хозяин дома постепенно сходит с ума от такого обращения с музыкальным инструментом. Вдохновляло ее и сознание того, что ранее она удалила с носовых платков инициалы герцога и на их месте вышила его второе имя — Гомер, которое Джастин тихо ненавидел.